На подступах к нонконфессиональной теологии

1. Баку как столица исламской культуры

В последнее время в Баку часто инициируются различные события, связанные с исламом и, в частности, с исламской культурой. Наверное, самым крупным событием из когда-либо происходивших в Азербайджане, это избрание в 2009 году Баку столицей Исламской культуры. По сообщению министра культуры и туризма Азербайджана на церемонию открытия в Баку прибыли мэры городов ряда европейских и мусульманских стран, делегации министерств 4 государств, в том числе министры культуры. В открытии принял участие генеральный секретарь Исламской организации по образованию, науке и культуре (ИСЕСКО) Абд уль-Азиз Осман аль-Тувейджри. В течении года в столице Азербайджана планируется провести до двухсот мероприятий связанных с избранием Баку столицей исламской культуры…

Разумеется, когда происходят столь значимые события, то не реагировать на них просто нельзя. Ниже я попытаюсь выразить своё отношение к этому знаковому событию, которое, как мне кажется, уже одним фактом своего наличия указывает на возможность пока неочевидных эпохальных мутаций в смысловом пространстве «актуального» Ислама. Речь идёт о том, что при определённой стратегии мышления, инспирируемой и продуцируемой интеллектуалами «нового типа», внутри исламского концептуального поля могут произойти судьбоносные «тектонические сдвиги», ведущие к совершенно неожиданным результатам глобального мировоззренческого характера. Скажем, к появлению трудно верифицируемой сейчас нонконфессиональной теологии (культуры). Понимаю, делать столь далеко идущие выводы и выходить на столь предельные философские обобщения, только лишь отталкиваясь от вполне прозаического факта избрания Баку городом исламской культуры дело рискованное и, не спорю, с научной точки зрения, несколько авантюрное. Но, невзирая на все риски и опасность быть обвинённым в излишней претенциозности, я всё же позволю себе размышлять в слегка «футурологическом» режиме, допускающем всевозможные метадисциплинарные допущения и смысловые перехлёсты.

Однако начнём с «ближних проблематик»…

2. Азербайджан в контексте «мусульманской цивилизации».

Казалось бы, интенсификация событий и мероприятий, касающихся одной из выдающихся монотеистических религий должно радовать нас в том смысле, что их вектор направлен на сближение азербайджанского общественного сознания со своими же собственными корневыми пластами. Другими словами, всё, что связано с прикосновением к исламу находится на динамичной плоскости непрерывной самоидентификации азербайджанского народа (хотя, честно признаться, этот процесс самоидентификации всегда был и остаётся процессом более чем проблематичным, тёмным и даже подозрительным).

Но, наблюдая организационную и «концептуальную» составляющую этих гуманитарно-культурных акций, лично у меня создаётся двойственное ощущение. С одной стороны, налицо факт сознательной или бессознательной (что в данном случае одно и тоже) профанации ценностей Ислама как системы веры. Именно поэтому первое впечатление/реакция от информации относительно темы «Баку как центр исламской культуры» ничего кроме усталого подозрения вкупе с недоумением у меня вызвать не могло. Но это была, скорее, эмоциональная, а значит неадекватная реакция. Потому что, с другой стороны, у меня очень быстро возникло несколько крамольное предположение: а что, если такой подход, каким бы методологически слабым он ни был, является на сегодняшний день наиболее оптимальным для Азербайджана? Логика этого предположения следующая. Если все эти гламурные события, связанные с исламской культурой носят откровенно профанический (скажем так, сущностно нерелигиозный) характер, – а это видно уже по характеру организации событий и их «сахарозно-политкорректной» атмосфере – то они с неизбежностью производны от господствующего в мире светского пострелигиозного сознания. А, в свою очередь, если независимый Азербайджан позиционирует себя на авансцене мирового сообщества как исключительно светское государство, то подобные номинально религиозные, а по существу «светские» мероприятия (подспудно декларирующие индифферентность к подлинному Исламу) прекрасно ложатся на намерения азербайджанского общества и впредь оставаться секулярным и религиозно индифферентным.

Но, говоря о связи современного Азербайджана с актуальным мусульманским миром, мы должны признать, что в этой теме очень много непрояснённых моментов. Скажем, в реалиях азербайджанского социума существуют три фактологических пункта, отражающих противоречивую динамику этой темы:

1.Азербайджан исторически принадлежит к исламскому миру;

2.В азербайджанском обществе объективно наблюдается возрождение интереса к Исламу и обращение (возвращение) в Ислам различных слоёв населения и, в основном, молодёжи;

3.Азербайджан является светским государством, где религия отделена от государства.

Как мы видим, третий пункт как-будто бы не очень вяжется с первыми двумя. Интересно то, что это концептуальное противоречие никак не обсуждается. Мы (от простых людей до представителей интеллектуальной элиты и государственных чиновников), «вдохновляясь» негласной статистикой увеличения численности мечетей, религиозной литературы и телепередач на исламскую тематику, периодически озвучиваем мысли об актуальной (!) принадлежности азербайджанской культуры к Исламу. При этом игнорируется тот факт, что эта принадлежность справедлива лишь в историческом плане и никакого отношения к актуальному современному миру не имеет. Такая неосознанная позиция, существующая в нашем обществе, приводит к тому, что большинство населения нашей страны абсолютно не осознаёт те социальные процессы, которые происходят на их глазах. А главное, оно не способно понять основную и исторически неизбежную истину, заключающуюся в том, что Азербайджан де-факто является постисламским государством. Но в силу неочевидности этой истины для пассивно мыслящего большинства попробуем ещё раз непредвзято взглянуть на азербайджанский социальный ландшафт, связанный с исламской тематикой и попытаться осознать истинность вышеприведённой мысли о постисламском статусе Азербайджана. Прошу обратить ваше внимание на немаловажную деталь: этот метасоциальный статус обусловлен как особенностями имманентной структуры азербайджанского общества, так и неоднозначностью самого актуального исламского мира, неспособного на инновационном, интеллектуальном уровне адекватно отвечать на глобальные вызовы современности. Именно эта неспособность и методологическая несостоятельность исламской «интеллектуальной машины» является причиной глубоких, социокультурных травм исламского мира при соприкосновении последнего с жёстко артикулированной системой современного (читай: западного) мира.

3. Отсутствие рефлексии как путь к социальному хаосу.

Понятно, что судьбоносный факт обретения Азербайджаном государственной независимости актуализировал идею возвращения национальных традиций, утраченных за десятилетия существования в отчуждённом, «колониальном» режиме. Также ясно, что наиболее фундаментальной традицией в данном случае является религиозная традиция – Ислам. В этом смысле имеющие место в Азербайджане процессы стимуляции интереса к исламским ценностям и даже популистко окрашенное и несколько карикатурное огосударствление мусульманской религии, при очевидном факте официально закреплённого «отделения» религии от государства, можно легко соотнести с аналогичными процессами, идущими на всём постсоветском пространстве. Это процесс, несмотря на свою проблематичность и неоднозначность, а также чреватость непредсказуемыми реакциями в обществе, тем не менее, вполне нормальный, естественный и вряд ли подлежит моральной или какой-либо иной оценке (во всяком случае, на данном этапе). Но у меня возникает следующий вопрос: а насколько этот процесс осознаётся со стороны нашего интеллектуального сообщества? Другими словами, какова степень рефлексии над этими процессами стихийного «исламского возрождения»? Ведь процесс вовлечения, скажем, молодёжи в разные исламские центры и культурные сообщества носят, в основном, спонтанно-стихийный характер, мало освещается и, тем более, почти не подвергается рефлексии. Но как раз отсутствие рефлексии и маргинальность интеллектуальных подходов к данной социальной проблематике является недопустимым и даже опасным, так как может привести к нежелательным изменениям социального ландшафта. Тем более что эти возможные изменения не заложены в логике развития нашего общества и могут быть инспирированы лишь извне, в силу слабой интеллектуальной проработки этой темы. Поэтому есть смысл, во-первых, попытаться осознать цивилизационно-мировоззренческое соотношение между современным Азербайджаном и современной, так называемой исламской цивилизацией, во-вторых, посмотреть в какой степени Азербайджан готов интегрироваться в исламский мировой цивилизационный контекст. Если вообще готов и, если вообще в этом есть хоть какая-то историческая или политическая необходимость. Разумеется, речь идёт о самопозиционировании современного азербайджанского общества по отношению к актуальному исламскому миру.

4. Современные модели Ислама.

Сразу отметим, – мусульманский мир неоднороден. Поэтому для начала вспомним, какие культурно-цивилизационные модели существуют внутри этого сложного и противоречивого мира. Обобщая и несколько упрощая можно насчитать, условно, пять таких моделей/версий.

1. Аравийская суннитская (ваххабистская) модель. Эта, пожалуй, наиболее влиятельная в политико-экономическом значении модель ислама в мире. Ваххабизм является официальной идеологией правящего режима в Саудовской Аравии. Этой версии ислама присущ радикальный моралистический уклон, пуританизм и нетерпимость к другим ветвям Ислама, которые ваххабизм считает искажением чистого Ислама, хотя сам же представляет современную, а значит с необходимостью еретическую версию мусульманской религии наподобие протестантизма в западной ветви христианства. Парадоксальный факт: несмотря на номинальную непримиримость между ваххабизмом и евроамериканским неолиберализмом именно этот полюс Ислама является наиболее верным союзником Запада и США, а также форпостом последних на Ближнем Востоке. Идеологи этого полюса бредят новым Халифатом (от моря до моря), видимо, искренне полагая, что времена расцвета арабского Халифата в средние века были золотым веком мусульманской религии.

2. Иранская модель. Эта версия воплощена в иранском Исламе шиитского толка. В какой-то степени с этой моделью корреспондируются некоторые ветви суннитского Ислама, представленные суфийскими орденами и тарикатами. Надо отметить, что эта модель воплощает в себе полюс наиболее глубоких, мистических и метафизических исследований, в этой ветви работают наиболее фундаментальные исламские учёные-теологи. Одним словом, это наиболее интеллектуальная линия современного мусульманского мира. В значительной степени эта ветвь пересекается с тем, что мы определяем для себя как подлинный Ислам, но об этом чуть позже.

Отметим, что обе упомянутые версии являются разновидностями так называемого исламского фундаментализма. Но при этом концептуально они абсолютно не сводимы друг к другу. Этот глубокий идейный конфликт имеет исторические корни: так, высшими духовными авторитетами для шиитов являются святые имамы, погибшие от рук султана Язида, тогда как последний является главным духовным авторитетом для ваххабистской традиции.

3. «Исламский социализм». Это наиболее шаткая и несамостоятельная версия ислама, исторически связанная с социалистической партией БААС и характерна для Ирака (правда, ситуация там уже почти изменилась), Сирии, Ливана, Ливии и, отчасти, Египта. Эта социалистическая линия поддерживалась своим геополитическим союзником Советским Союзом, после распада которого исламский социализм столкнулся с роковым вызовом фундаменталистских тенденций и, скорее всего, в конце концов, в недалёком будущем превратиться в одну из разновидностей фундаментализма.

4. «Просвещённый исламизм» Это самая «беззубая» модель Ислама. Характернаполным отказом от нормативов исламской традиции в её сугубо религиозном оперативном формате и копированием западных образцов политики и экономики: демократия, парламентаризм, права человека, свобода слова и т. д. Речь идёт, по сути, о прозападной светской модели социокультурной реальности, сохранившей блёклые следы присутствия мусульманской религии в качестве сувенирно-фолклерной экзотики, потребной скорее туристическому бизнесу, нежели имеющее хоть какое-то оперативное значение. Эта модель присуща Турции, в меньшей степени, Египту, Пакистану, Алжиру, Тунису и Марокко.

5. «Подлинный Ислам». Этот полюс наиболее проблематичен для дискуссии в западноцентристком интеллектуальном контексте, так как представлен такими нелегитимными с точки зрения мирового права военно-политическими организациями как «Хейзболла» и «Хамас» на Ближнем Востоке, а также многочисленными мусульманскими общинами, которые проявляют социально-политическую активность в основном на европейском континенте, Великобритании и ЮАР. Субъекты этой версии Ислама как своей научно-теоретической, так и практической деятельностью дают понять, что мусульманская религия есть неразрывный синтез двух блоков – интеллектуально-теологического и социально-политического. И что наиважнейшей задачей мусульман, наряду с непрерывной духовной практикой, есть борьба за социальную справедливость, борьба против сил мировой тирании, борьба не на жизнь, а на смерть, точно в соответствии с кораническими концептами «большого джихада» (духовная, интроспективная практика) и «малого джихада» (непримиримая борьба с силами зла во внешнем мире). Ещё один принципиальный момент, связанный с этой версией Ислама заключается в том, что духовные и интеллектуальные лидеры «подлинного Ислама» никогда не делали ставку на исламское государство, а тем более на новый Халифат. Это очень важно: любое государство, в том числе исламское, согласно Корану есть негативное образование, ибо рассматривается как исключительно тираническая структура, легитимирующая насилие над человеком как субститутом Бога. Этой структуре противопоставлена хорошо организованная община верующих – Умма, не претендующая на захват власти в государстве, но выполняющая иные, более важные метафизические задачи…

5. «Генетическая неисламскость» азербайджанского общества.

Невооружённым глазом видно, что Азербайджан, с некоторыми оговорками, «подпадает» под 4-ю модель «просвещённого Ислама». С оговорками потому что, даже по сравнению с демонстративно секулярной Турцией наша страна внутренне индифферентна, более того, глубоко чужда Исламу в его религиозном и цивилизационном обрамлении. Иначе говоря, дух имманентной нерелигиозности, секулярности в наших людях столь велик (даже у номинально верующих), что вряд ли наше общество, в целом, готово воспринять исламские ценности, как бы не были сильны тенденции возврата к национальным корням. Кстати, этот пресловутый возврат к «национальным и конфессиональным ценностям», актуализировавшийся после распада СССР и обретения независимости ничего кроме поверхностно-эмоционального жеста и спекулятивного духа в себе не нёс и не несёт. Этот лозунг возник механически и не был подвергнут рефлексии.

Если мы обратимся к истории, то обнаружим некоторые знаковые историософские факты, «аура» которых просочилась на глубочайший биогенетический уровень азербайджанцев, сформировав устойчивые психоментальные конструкты внутри коллективного бессознательного нашей нации. Например, явление бабекизма и движение хуррамитов. Как известно, одним из национальных героев Азербайджана является Бабек, армия которого более 20-ти лет оказывала ожесточенное сопротивление мусульманской военной машине Халифата. При этом сопротивление было не только военным, но и мировоззренческим – Бабек был духовным лидером хуррамитов – последователей так называемой «правильной религии», представляющей собой эклектичную смесь из доисламских верований маздакизма, зороастризма и элементов христианства.

Хотим мы того или нет, но у нашего народа в генах, в крови заложен глубокий пиетет перед домусульманским Азербайджаном, особое отношение к зароастрийской религии, доказательством чему – Новруз Байрам, восходящий корнями к далёким зароастрийским и даже более древним языческим временам. Надо ли говорить, что этот ритуальный праздник до сих пор является наиболее любимым и близким по духу праздником азербайджанцев, по сравнению с тем же Гурбан Байрамом и другими мусульманскими ритуальными датами. Думаю, не ошибусь, если скажу, что почти у всех азербайджанцев отношение к Новрузу, а через него и к доисламским верованиям, особое, глубочайшее, почти интимное, пусть и на бессознательном уровне. Недаром два существующих на апшеронском полуострове зароастрийских Храма – Девичья Башня и Храм Огнепоклонников – до сих пор чтятся нашими современниками как знаковые символические сооружения, не теряющие свою сакральную силу, несмотря на имеющийся у них «секулярный» статус исторических достопримечательностей.

Да, вдобавок – ещё один национальный азербайджанский герой, албанский правитель и полководец Джаваншир, был христианином… Ну да ладно, если поднапрячь память, примеров можно привести много…

Казалось бы, эти аргументы могут быть оспорены в том плане, что на всех без исключений территориях, куда пришёл Ислам, до этого существовало или христианство, или древние, языческие культы. А вот пришёл Ислам и скорректировал метафизическое зрение тёмных доселе народов (с тысячелетней и насыщенной историей). Но, в том то и дело, что не скорректировал, а скорее, говоря на языке психоанализа, вытеснил доисламские верования в коллективное бессознательное, из которого эта вера постоянно и неизбежно выплывает. Случай же с Азербайджаном особый, никак несравнимый даже с тем же Ираном, имеющим богатое зароастрийское прошлое, но, тем не менее, фундаментально укорененным в Исламе (конкретнее – в шиизме).

К сказанному можно добавить ещё два значимых культурно-исторических фактора: длительное пребывание в составе Российской, а затем и Советской Империи, посредством которой азербайджанское общество приобщилось к светским европейским ценностям, и просветительская антиклерикальная деятельность в конце XIX в. малочисленной, но довольно влиятельной в интеллектуальном плане прослойки гуманитариев – М. Ф. Ахундова, Дж. Мамедгулузаде, М. А. Сабира, Зардаби и др. Совокупность всех этих факторов привела к образованию в коллективном сознании нации целостного психоментального и, одновременно, морфогенетического поля, той субтильной структуры, которая часто нарекается не совсем корректным словом «ментальность». Так вот, это «волшебное» поле обладает устойчивым иммунитетом против любых форм «тотальной конфессиональности», что в нашем случае означает следующее: азербайджанское общество в социальном формате дистанцировано от жёстко артикулированных нормативов Ислама (единственная оговорка: существование суфийских тарикатов. Но несмотря на то, что суфизм развивался в контексте институционального Ислама, его глубокий интеллектуальный и онто-экзистенциональный ресурс выводил его за пределы конфессии, акцентируя внимание на реактуализации состояния персонального Откровения и сверхинтимно-парадоксальной коммуникации с Всевышним, что делало многих выдающихся суфиев объектом репрессий со стороны ортодоксов). Кто знает, может именно это является причиной повышенной религиозной толерантности и мультиконфессиональности нашего народа? И может, именно по этой причине Азербайджан всегда опережал остальные мусульманские страны по внедрению тех или иных культурных инноваций, скажем, первая на мусульманском Востоке опера, театр, синтез джаза и мугама…примеров много, нет смысла их перечислять. Другими словами, здесь, у нас, по сравнению с остальным мусульманским миром как-то легче и органично адаптировались европейские формы культурной репрезентации. И это, разумеется, неспроста…

6. Мировой кризис как отражение краха западноцентристской идеи об Универсальном.

Хорошо это или плохо? Понятно, что вопрос этот риторический. Да и потом, вряд ли к историческим реалиям уместно прилагать аксиологические мерки. Существует холодный алгоритм исторической или, возьмём чуть шире, – провиденциальной неизбежности, носящей объективный характер и «глухонемой» к оценочным категориям и, вообще к субъективному человеческому фактору. Но, учитывая некий весьма специфический дух времени, «беременного» историческим моментом истины, я всё же возьму на себя смелость предположить, что настоящее положения дел - глубинная «неисламскость» азербайджанского общества – не только само по себе позитивно, но и нуждается в усугублении. То есть необходимо, отбросив все иллюзии и стереотипы, связанные с идеей «возврата к национальным ценностям», развивать и лелеять этот потенциал «неисламскости».

Сразу оговорюсь, чтобы не быть неправильно понятым: я не «вульгарный материалист» и не сторонник атеистического мировоззрения, позитивизма, прагматизма и прочих одномерных антропоцентрических идеологем, которые слепо отрицают существование метафизических окон в человеческом сознании, открывающихся в иные измерения многомерного, таинственного и парадоксального бытия. Более того, считаю, что биосоциальное выживание человеческого рода напрямую зависит от обращения интеллектуальной элиты человечества к ценностям и величинам метафизического, трансцендентального порядка. Одним словом, я приверженец фундаментально метафизического мировоззрения, которое присуще всем традиционным учениям и религиям, но… внимание! Присуще далеко не в их конфессионально-социальном обрамлении.

Речь идёт о внутреннем, эссенциональном, я бы сказал, эзотерическом качестве религий, никак не связанного, более того, не терпящее внешних конфессиональных рамок, внутри которых оно «задыхается» или консервируется «до лучших времён». Скажу больше: я уверен, что именно давление конфессиональной атмосферы мешает и не позволяет этому внутреннему качеству проявиться «в явь». А, как показывают последние события на планете, это «качество» уже востребовано и ждёт своего часа актуализации. Я имею в виду поразивший и парализовавший современный мир глобальный «как бы» экономический кризис, который только поверхностно можно рассматривать и обсуждать в режиме чистой экономики. Разумеется, это не столько экономический кризис, сколько кризис современного духа, кризис актуальных смыслов, кризис глобального мировоззрения, восходящего корнями к античным временам, но конкретнее, к эпохе европейского Возрождения и, далее, Просвещения.

Можно сколько угодно обсуждать крах идеи мировой экономики, основывающейся на всякого рода финансовых спекуляциях и фьючерсных сделках. Можно без конца говорить о порочных принципах материального и «интеллектуального» перепроизводства, банковской системе кредитования, оголтелого изымания планетарных ресурсов, неизбежно влекущих за собой надвигающуюся экологическую катастрофу и т. д. Можно даже утверждать, что данный мировой кризис, подобно предыдущим, инспирирован кучкой хитроумных олигархов и банкиров, стремящихся как всегда нажиться на нём за счёт обесточивания и без того инвалидного Юга… Но, как «ни крути, не верти», в подоплёке всех этих разговоров лежит только одно – наличие «дефективного» принципа мышления, имплантированного с некоторых пор в сознание и восприятие современного человека и обуславливающего все присущие ему когнитивные и интеллектуальные процессы.

Формат данной статьи не позволяет нам подробнее разобраться в интеллектуальных хитросплетениях мирового кризиса. Поэтому лишь слегка коснёмся этой проблемы, связанной с темой нашей статьи.

Глобальный кризис связан с тем, что философия, начавшаяся с Платона и Аристотеля, исследуя отношение субъекта с «последним основанием» – то есть с Универсальным (то же самое: с Абсолютным) – и приведшая к торжеству антропоцентризма, монизма и рационализма исчерпала свой внутренний ресурс. Это красноречиво показывает появление постмодернизма как символа некоего глобального тупика. Актуальный философский дискурс, господствующий уже много веков и который зиждется на монистическом принципе тождества сознания и бытия, более не способен удовлетворять интеллектуальную потребность человека, насильно лишённого способности воспринимать метафизические измерения. Ведь именно этот монистический принцип утверждает конечное тождество человека (сознание/мышление) и Реальности (Бытия): человек = Бытие. При этом данный принцип справедлив для всех направлений философской мысли и не делает различий между так называемыми «идеализмом» и «материализмом». Можно сказать, что он «впаян» в общемировую философию как таковую.

Но это тождество приводит к самоизоляции человеческого вида, на его зацикленности на себе. Или, иначе выражаясь, это приводит к запертости человека в своей антропологической «скорлупе», из которой нет выхода во вне, в трансцендентное. Последнее, при таком интеллектуальном раскладе сил попросту исключается и серьёзно не рассматривается в легитимной академической среде. Апофеозом этой ситуации является постиндустриальное, информационное общество всё ещё безудержного потребления, где реальность универсального (пресловутая истина в конечной инстанции) замещена бесконечным потоком информации. А человек превращён в безликий терминал информационных процессов: по сути, человека как сознательного субъекта в данном случае вообще не существует – он расщеплён в хаотичном потоке информации. Из этого потока он не может себя вычленить, так как его сознание и мышление подчинено гипнотически усыпляющему его принципу тождества. Человек тождественен с потоком холодных информационных единиц и не осознаёт различия, в упор не видит внутри себя той точки нетождества, которая позволила бы ему осознать свою инаковость от Универсального и обнаружить (через эту же точку) связь с трансфизическими измерениями за пределами антропологической темницы. В этой связи есть соблазн поговорить о зомбированности человека, его запрограмированности со стороны коварного социума, тотальной подконтрольности обществу, но это уведён нас в другую сторону.

Сейчас мы можем с уверенностью констатировать, что это – доминация принципа тождества сознания/мышления и бытия – более не работает. Как мы можем наблюдать в интеллектуальной сфере, такая методология финального тождества даёт сбои. Появление ещё в прошлом веке междисциплинарных исследований на стыке точных и гуманитарных наук, появление новых интегративных наук – синергетики, квантовой физики, генной инженерии, трансперсональной психологии и т. д. – говорит о том, что лучшие умы человечества ищут выхода из трясины постмодернистского тупика. Они исследуют возможности радикального прорыва за формат тоталитарного рационализма, выросшего из этой самой точки тождества. Но дело в том, что многие попытки выйти из этого мировоззренческого тупика, скажем, посредством обращения к терапевтическим формам светской духовности, например, к планетарному движению «new age» или к модной сейчас конвергенции строгой академической науки (скажем, квантовой физики) и древних мистических учений, по большему счёту, ни к чему не приводят. Почему? Да потому что все эти “благие намерения” сами же и повязаны на этом принципе тождества, в результате чего не способны пробить брешь в стене антропологической темницы и, по иронии судьбы, сами представляют собой ответвления постмодернизма, и только. Искренние желания и благие декларации о возрождении духовности здесь не помогут, так как не в словах и желаниях дело, а в назревшей революции в мозгах…

7. Точка нетождества или взывание к «новой» теологии

Исчерпанность философии как глобального мировоззренческого дискурса постепенно побуждают наиболее проницательных интеллектуалов планеты обратиться к теологическому дискурсу, который до самого последнего времени, да и сейчас пока ещё серьёзно не рассматривается в качестве интеллектуальной альтернативы. Но острая, критическая ситуация в мире, необратимый хаос в интеллектуальных дисциплинах рано или поздно вынудят прийти к этому дискурсу.

Что представляет собой теологический дискурс? Если коротко, то формулу: человек ≠ Бытие.

В отличие от философии здесь актуализирована точка нетождества, истинность которой логически выводится посредством элементарного анализа процесса восприятия. Так, психологическая природа восприятия зиждется на точке встречи я с не-я. Если мы что-то воспринимаем во «внешнем» пространстве, то только благодаря тому, что внутри нас существует точка принципиально нетождественная тому, что мы воспринимаем, иначе никакого восприятия не могло бы быть (всё было бы равно всему, существовало бы одно гомогенное пространство без различий). То есть сам акт восприятия может происходить только при условии онтологической неравности воспринимающего и воспринимаемого.

О чём «сигнализирует» эта точка? Наличие этой точки парадоксально ограничивает Универсальное, компрометируя её «лживую абсолютность» через подрыв гомогенности, которая с необходимостью должна быть присуща универсальному. То есть, если эта точка существует, то универсальное не столь универсально (абсолютно), ибо в противном случае эта точка нетождества не должна была существовать: абсолютно универсальное не предполагает в себе точки, являвшейся бы контропунктом ей самой – это полный абсурд. Значит здесь, в этой парадоксально существующей (хотя и невозможной с «точки зрения» универсального) точке и обнаруживается выход за пределы универсального, в абсолютно трансцендентное… Говоря иначе, эта самая точка нетождества, пребывающая внутри человека как сокровенное духовное ядро его личности и есть проекция Того, Кто не только не умещается в формат Этого мира, но и является Иным даже по отношению к универсальному (говоря теологическим языком, речь идёт о ТОМ, кроме Которого никого и ничего нет)…

Казалось бы, что может быть очевиднее этой простой истины – проанализируйте ещё раз более детально процесс восприятия и вам станет многое ясным, – но из-за внедрённых в сознание современного человека стереотипов «дефективного» мышления эта прозрачная истина пока не принимается всерьёз. Пока…

8. Пострелигиозность мира как условие обращения к «новой» теологии

Итак, мыслящее человечество находится в преддверии эпохального обращения к теологическому дискурсу, тому самому эссенциальному качеству религии, о котором упоминалось выше. Скажу больше: именно в интеллектуальном контексте Ислама как исторически последней монотеистической религии можно обнаружить ростки «новой» теологии. И вот здесь мы пришли к самому главному и парадоксальному. Дело в том, что серьёзное и осознанное обращение к теологическому дискурсу возможно только при одном социокультурном условии – при исчерпанности потенциала современности. С этой точки зрения, как это парадоксально не звучит, но западные страны стоят гораздо ближе к осознанию неизбежного обращения к теологическому дискурсу, нежели мусульманские страны, закабалённые конфессиональным игом. О чем идёт речь?

Согласно древней мудрости маятник, движущийся в одну сторону, начнёт обратное движение в противоположном направлении только тогда, когда будет исчерпан до конца весь потенциал скорости, то есть маятник должен дойти до предельной точки движения, чтобы повернуть вспять. Тот же принцип действует и в «большой» истории. Согласно исторической логике мы, начиная с эпохи Возрождения, живём в пострелигиозном секулярном пространстве, которая определяется как современность. И пока не исчерпаны все потенции современности, пока этот путь не пройден человечеством до конца, маятник истории, условно говоря, не «повернёт назад» (оговорка: в данном случае, скорее «не назад», а «в иную сторону»). Повторяю, современность это не какая-нибудь конкретная часть современного мира, не отдельный сегмент реальности, но само содержание глобального социального пространства актуального мира. Это подобно тому, как если бы вся наша планета целиком вошла в определённый спектр космического времени, и все без исключения страны подчинились бы определённому алгоритму. Хотим мы того или нет, но это есть исторический мейнстрим, от этого факта нам никуда не деться. Эмоциональное непринятие этого факта ничего не даст – у большой истории своя логика, свой алгоритм и своя сверхзадача.

Но всё дело в том, что только Запад признаёт свой пострелигиозный статус. Скажем, западные интеллектуалы не соглашаются говорить о своих странах как о христианских, разве что с исторической точки зрения. Для западной интеллектуальной элиты, да и для большинства населения европейских стран, постхристианский статус этих стран очевиден и не вызывает сомнений.

Исламский же мир до сих пор «упрямится». Он не признаёт тотальности светского, пострелигиозного социального пространства, считая это серьёзной духовной девиацией, отклонением от праведного курса божественной истории. Но хотят мусульманские страны или нет, они, тем не менее, тоже существуют именно в этой десакрализированной среде, которая по определению нейтрализует «духовность» в формате большого социального пространства. А упрямое и инерционное настаивание на религиозности, на сакральном социальном статусе своего мира приводит к извращению истинной духовности в исламском мире. Ибо истинная духовная энергетика проявляется через субъектов духовности – отдельных индивидов, или не очень больших общин; но никогда духовность в современном мире не может быть проявлена в формате целых государств, то есть большого социального пространства – это нонсенс.

Настаивать на актуальном религиозном статусе сейчас означает идти против Истории, против течении Времени, что невозможно в принципе. Это понимают даже апологеты «подлинного Ислама» (см. выше), когда концентрируют свою работу вокруг многочисленных общин – уммы, но отнюдь не государства и не больших геополитических образований.

Таким образом, исламский мир в лице своих интеллектуалов должен осознать, что его так называемая «исламскость» (мусульманский статус) есть производное от политико-экономической ангажированности и никакого отношения к истинной духовности не имеет. Более того, это только мешает, ибо не позволяет приблизиться к концептуальному концу современности (когда та исчерпает свой потенциал) и посредством своей элиты реактуализировать теологический дискурс. Осознание и признание этого факта приведёт к преодолению тотальной конфессиональности и долгожданному выходу мусульманского мира из религиозного, а точнее, в свете вышесказанного, псевдорелигиозного пространства, как исключительно политико-экономического, а значит бездуховного “вместилища”. Добавлю, что выход из этого псевдорелигиозного пространства обусловлен логикой исторической неизбежности, это вопрос времени. И чем раньше этот произойдёт, тем лучше для всего населения исламских стран (о политической верхушке этих стран говорить не берусь).

Судьбоносный выход из псевдорелигиозного социального пространства позволит странам, исторически принадлежавшим к Исламу, наконец-таки, оперативно приобщиться к современности и способствовать тому, чтобы последняя как можно быстрее исчерпала свой онтологический потенциал. Вот тогда и появиться возможность, как было уже сказано, реактуализации теологического дискурса, но не раньше. Думаю ясно, что процесс реактуализации будет вестись в небольших элитных сообществах интеллектуалов, так сказать, в малых пространствах, не имеющих никакого отношения к большим, абстрактным социальным величинам: странам, государствам, геополитическим образованиям.

В этой связи отметим одну любопытную вещь. Говоря о реактуализации теологического дискурса, я говорю о тонком метафизическом процессе, который уже неоднократно имел место в истории человечества. Я имею в виду сам феноменальный процесс возникновения новой системы веры, которая затем, извращаясь, превращается в институциональную религию. Скажем, Иисус Христос, согласно Новому Завету ставил задачу «не отменять Закон, но ИСПОЛНИТЬ». То есть речь шла о возрождении (реактуализации) веры праотцев, а отнюдь не изобретении исторического христианства, которое появилось гораздо позже, благодаря усилиям апостола Павла и «законотворческой деятельности» Никейского Собора. То же самое с пророком Мухаммедом, который и не думал основывать Ислам как религиозную институцию, но, видя упадок христианства, стремился возродить/оживить веру Авраама… Появлению же исторических христианства и ислама мы обязаны кучке недобросовестных авантюристов.

Возвращаясь к современности можно предположить, что реактуализация теологического дискурса приведёт к возникновению «новой» теологии, но уже не в рамках известных нам и отживших свой век конфессий, - включая Ислам, - а в совершенно иной среде. Например, в среде современной культуры, где наблюдается такая сумасшедшая динамика перепроизводства инновационных моделей и знаний, что потенциал современности там исчерпывается «не по дням, а по часам».

9. Заключение

Я проделал столь головокружительный интеллектуальный кульбит и, казалось бы, отошёл от конкретной темы статьи только для одной цели: чтобы показать логическую неизбежность выхода «исламского мира» из псевдорелигиозного пространства и обретению ими статуса постисламских стран, наподобие постхристианской Европы. В этой связи говорить о возвращении азербайджанского общества к своим национальным корням и, в частности, к исламским ценностям, это значит не понимать логики Истории, это значит способствовать архаизации общества. Тем более, что этот процесс «возврата» по отношению к Азербайджану носит искусственный, натужный характер в силу имманентной неисламскости нашего общества. Ведь должно быть понятно, что, скажем, активная деятельность у нас иностранных мусульманских миссионеров носит, преимущественно, геополитический характер и преследует цели, далёкие от возрождения духовности. Или, скажем, стремление некоторых наших «продвинутых мусульман» изобрести модель «национального Ислама», с целью положить конец распрям между суннитами, шиитами и ваххабитами, якобы мешающих истинному исламскому возрождению в республике. Но ведь любому более-менее религиозно грамотному человеку ясна абсурдность подобного стремления, так как «национальный Ислам» есть нонсенс, ибо Ислам надконфессионален по определению и не приемлет национальных рамок и обычаев, рассматривая их в качестве пережитков доисламской, «греховной» эпохи. Короче говоря, любые попытки реадаптации «исламских ценностей» в нашей азербайджанской среде будет носить искусственный и извращённый характер. Поэтому единственно верная стратегия Азербайджана в этой связи будет заключаться в ещё большем дистанцировании от всего комплекса пресловутых «исламских ценностей», номинально (!) якобы придерживаясь курса на возвращение исламских традиций. Думаю, понятно, что последнее необходимо из чисто политических соображений, чтобы сохранить и укрепить Азербайджан на политической карте мира. Как никак наша республика расположена в сложной геополитической зоне, на пересечении интересов многих могущественных стран и альянсов. Любой неосторожный политический ход может быть чреват необратимыми последствиями. Поэтому на номинальном (поверхностном) уровне порывать с богатым и, в определённой степени влиятельным «мусульманским миром» сейчас, разумеется, не стоит, это было бы чересчур наивно. То, что было сказано выше о выходе мусульманских стран из религиозного социального пространства справедливо в стратегической перспективе, как историческая неизбежность, но к этому нужно прийти в естественном, органическом режиме.

Итак, завершая статью, ещё раз отмечу, что факт объявления Баку городом исламской культуры в 2009 году по своему гламурному, фундаментально неисламскому характеру как раз отвечает требованию «не влипать» в псевдорелигиозное социальное пространство, сохраняя внутреннюю дистанцию по отношению к «исламской цивилизации». То есть, продолжая играть в адекватные политические игры, в том числе с «исламской цивилизацией», Азербайджан, тем не менее, остаётся постисламским государством. И это, безусловно, есть его значительное цивилизационное преимущество, ибо позволит (возможно, наряду с Турцией) своим примером помочь всем остальным «мусульманским странам» обрести в определённой исторической перспективе долгожданный постисламский статус.

Баку, 2009