Почему общество избегает обсуждения современного искусства

Выступление на международной конференции “Вне стереотипов” проводившейся в рамках проекта Арт-Кавказ 2005, Тбилиси, Грузия

Само название данной темы указывает на некий конфликт между обществом и современным искусством. Ибо избегать обсуждения той или иной проблематики можно, лишь питая неприязнь к этой проблематике. Свои размышления на эту тему я должен был предварить попыткой, уже в который раз определить, что такое общество в контексте современности и, что есть современное искусство в начале III тысячелетия. Но боюсь, это уведёт нас далеко от главной темы, потому что процесс определения и осознания этих тем может быть бесконечен. Поэтому я допускаю наличие в моём выступлении некоторых противоречивых дискурсов, так как, несмотря на огромный фактологический, исторический и аналитический материал, говорим мы с вами о вещах до сих пор малоизученных и тёмных. Противоречие для меня существует, опять же, в самом названии темы, которая имплицитно содержит в себе два диаметрально противоположных вектора интерпретации. Не пытаясь примирить эти вектора, я изложу свои соображения несколько в эскизной форме, так как не вижу сейчас возможности найти точки соприкосновения между этими двумя векторами, подходами, позициями или, скажем, тезисами.

Итак, что это за тезисы?

Первый тезис звучит так: общество избегает обсуждения современного искусства потому-что последнее ему не интересно. Второй тезис: общество избегает обсуждения современного искусства потому-что современное искусство, шире культура, потенциально содержит в себе мощный критический дискурс, направленный на радикальную трансформацию социума. Как видите, противоречие налицо, так как в этих двух тезисах под понятиями “общество” и “современное искусство” подразумеваются совершенно разные вещи. Но как было уже сказано, я рассмотрю эти тезисы поочерёдно, не пытаясь найти между ними концептуальную связь.

1. Начнём с первого тезиса. Почему современное искусство не интересно для общества? Ответы, разумеется, могут быть разными. Мой же ответ таков: потому что, на данный момент, современное искусство представляет собой “вещь в себе” – закрытую герметическую систему, имеющую специфический и довольно сложный язык, понятный лишь посвящённым: самим художникам, кураторам, арт-критикам, арт-историкам, одним словом, всем тем, кто включён в эту систему, работает и обслуживает её. Мы (вышеперечисленные) словно являемся жителями ментальной территории под названием “современное искусство”. А ещё точнее, мы являемся заключёнными. Ибо заперты в институциональном формате современного искусства, и всё, что мы делаем, не выходит за рамки этого формата. Дело в том, что кроме ментальной территории современного искусства существуют ментальные территории науки, экономики, политики, экологии, наконец, территория нашей повседневной жизни. Другими словами, все мы современные люди являемся жертвами конкретных “профессиональных” институций. А каждая из этих институций имеет свой специфический кодовый язык и имманентные законы. И часто, специалисты/профессионалы “обитающие” на одной территории не понимают язык профессионалов из других территорий. Таким образом, можно говорить об институциональной катастрофе, ассоциирующейся с вавилонским смешением языков, когда современные люди используют разные профессиональные языки, почти не соприкасающихся друг с другом. На мой взгляд, данная ситуация уже давно провоцирует процесс шизофренизации массового сознания. Что касается современного искусства, то даже такие крупные мероприятия как Венецианское биеналле, Документа или Манифеста не меняют ситуацию в целом, оставаясь, в значительной степени, институционально ограниченными событиями. В этой связи возникают вопросы: какое влияние современное искусство оказывает на социальную жизнь? И нуждается ли современное общество, вообще, в искусстве как таковом?

Я уверен, что поскольку у любого общества, включая современное, имеется духовные потребности, оно всегда будет нуждаться в искусстве. Но не в таком, какое оно есть сейчас.

По моему убеждению, процесс отчуждения искусства от общества начался довольно давно, в эпоху Ренессанса, усилившись в период Нового времени, Просвещения и достигнув кульминации в XX веке. До Возрождения, искусство, являясь интегральной частью общества и будучи включённым в традиционную систему координат (религиозные структуры), выполняло важнейшую социальную функцию. По сути, не было онтологического разрыва между искусством и другими сферами общественного бытия. Мир был целостен и синкретичен, а науки и искусства имели холистскую ориентацию. С Новым Временем происходит разрыв с сакральной парадигмой мышления, активная секуляризация почти всех сегментов западного общества, дифференциация наук и искусств и смещение центра тяжести исторического развития в сторону Запада, вследствии чего постепенно набирают актуальность такие важные для Нового Времени “концепты” как “евроцентризм”, “антропоцентризм” и “прогресс”. Потеряв теургическую основу, и став описательно-подражательным, произведение искусства всё больше и больше превращалось в предмет роскоши, украшательства и купли продажи. В начале XX века с появлением авангардной волны появилась блестящая возможность возродить спиритуальное измерение в искусстве. Я имею ввиду революционную концепцию реди-мейда М. Дюшана и супрематизм К. Малевича, вскрывшие нулевой уровень в визуальной культуре. Их творческая стратегия аннулировала идею искусственной сделанности и смещала внимание зрителя с ремесленной конкретики в область абстрактных смыслов и метафор. Писсуар Дюшана и Чёрный квадрат Малевича представляли собой некие знаковые события – сингулярные точки бифуркации, в которых развитие искусства могло бы пойти по совершенно иному пути – в сторону от количественной материальности по направлению к качественной энергийной наполненности и “новой сакральности”. Но случилось всё наоборот. Так, экстравагантная художественная практика Дюшана спровоцировала возникновение вопроса: что такое искусство? Осмелюсь заявить, что именно с этого вопроса и началось современное искусство в том онтологическом формате, каким мы его знаем и видим сейчас. Ведь чем можно объяснить и оправдать столь бурное возникновение всевозможных направлений, течений и тенденций? На мой взгляд, только одним – каждое новое направление, каждый новый художник пытались заново ответить на этот коварный вопрос, что такое искусство. При этом каждый новый “революционный” ответ с необходимостью предполагал отрицание предыдущих ответов, а значит и предшествующих художественных практик и концепций. Таким образом, искусство в XX веке только и делало, что занималось бесконечным самоопределением, самоназванием и самообъяснением. Именно поэтому оно носило и носит до сих пор сугубо экспериментальный характер. Но эксперимент обычно бывает интересен только тем, кто его проводит. Для остальных же он представляется малоинтересным, ибо отличается замкнутым герметическим и совершенно невнятным характером. Если же принять во внимание безусловный факт зависимости современного искусства от рынка и геополитических коньюктур, обуславливающих его принципиальную несвободу, а также то, что почти все яркие открытия авангарда были присвоены и ассимилированы телевидением, массовой культурой, шоу-бизнесем и дизайном, то можно осознать насколько оно беспомощно и неэффективно в смысле воздействия на общество. В добавление к сказанному, хотелось бы сказать, что современное искусство есть в первую очередь продукт развития западной цивилизации и “проблематика, определяемая как актуальная в среде деятелей contemporary art, в большинстве случаев не является таковой для иных культур...” (Глеб Вышеславский)

Разумеется, что данная ситуация не может не волновать меня как художника, так как я считаю, что искусство должно влиять и воздействовать на общество, иначе оно не выполняет свою социальную функцию. Но тогда какие же пути выхода из этой ситуации существуют? У меня нет готового ответа на этот вопрос. Но я убеждён в том, что выход из этого своеобразного тупика заключается в акте разрыва институциональных рамок и в выстраивании симметричных отношений с другими сферами социального бытия. Речь идёт о том, чтобы покончить с порочной идеей элитарности искусства и, осознав его демократическую сущность, связать с различными социальными практиками. В этом смысле, особый интерес представляет для меня художественный опыт и идейное наследие Й Бойса, его концепции расширенного понимания искусства, так называемой социальной пластики. Также я хотел бы упомянуть и свой личный опыт работы. Мне посчастливилось принять участие в художественно-экологическом проекте “Ecotopia”, первый этап которого завершился буквально несколько дней тому назад здесь, в Тбилиси. Этот этап прошёл в формате симпозиума и преследовал цель объединить творческие усилия художников-практиков, теоретиков, кураторов, учёных-экологов и активистов из трёх закавказских стран и Германии. Данный проект будет иметь продолжение и завершится в 2006 году в Берлине в форме симбиоза экспозиции работ современного искусства и научно-практической конференции, посвящённых экологии Кавказа. Я упомянул этот очень важный проект именно из-за его интердисциплинарного характера, когда для современного искусства появляется блестящий шанс выйти из собственного ограниченного видового формата и, соединившись с более широким социальным контекстом, получить возможность непосредственного влияния на общество. Именно на этом пути поисков синтетических, интердисциплинарных форм креативной деятельности, вскрывающих онтологическую связь современного искусства с иными формами социальной активности, можно найти выход из ситуации отчуждённости. Данную линию рассуждений можно было бы продолжить, но из-за временного лимита я хотел бы бегло рассмотреть второй тезис.

2. Вспомним второй тезис: общество избегает обсуждать современное искусство потому-что современное искусство, потенциально содержит в себе мощный критический дискурс, направленный на радикальную трансформацию социума.

Заметьте, в этой линии рассуждений понятия “общество” и “современное искусство” будут иметь противоположное значение. Под обществом я здесь понимаю не совокупность различных коллективов, демократических институтов и маргинально-креативных структур, а глобализированный актуальный Социум, который формируется мировыми бизнес и политическими элитами, транснациональными корпорациями, т. е. теми, кто стоит за так называемым “мировым сообществом” и кто “приватизировал” ответственность за историческую судьбу человечества. Такое общество действительно избегает и игнорирует культуру (дальше, в силу чрезвычайной важности этой темы, я хотел бы говорить уже о культуре в целом, а не только о современном искусстве). Более того, такое общество боится культуры и пытается её уничтожить. Я думаю, всем известен лозунг американского социолога Бэлла “или прогресс или культура”. Согласно воззрениям этого интеллектуала культура тормозит процесс технологического прогресса, да и вообще является препятствием для глобализации. И в этом он совершенно прав, культура действительно представляет собой некий контрапункт глобализационной экспансии. В этом легко убедиться, если мы выявим аксиологические сверхцели глобализации и соотнесём их с телеологией культуры. Ведь какую цель преследует глобализация? Я думаю, что цель заключается в редуцировании всего культурного многообразия планеты к единственной интеллектуальной парадигме, сформировавшейся в рамках западной цивилизационной модели. На протяжении 5-ти веков европейская цивилизация, основанная на рационалистической философии Нового времени (Галилей, Декарт, Бэкон) подспудно проводила культурную политику элиминации уникального ядра всех иных не-западных мировоззренческих моделей, посредством инкорпорации (включения) их в западный же культурологический контекст. Не-западные культуры, в силу своего нерационального характера, изначально признавались архаическими и отсталыми в эволюционном развитии. А значит, их нужно было приручить, т.е. артикулировать и адаптировать к уже существующей системе либеральных ценностей. Логически такой подход должен был привести к необходимости тотального исключения иррационального начала в мире как основного источника метафизического беспокойства и тревоги. Эта цель и была поставлена глобализацией. Согласно ей всё должно быть максимально упрощено, рационализировано и стерилизировано. Жизнь должна быть комфортной, предсказуемой и максимально понятной. Все должны питаться одной и той же синтетической едой из Макдоналдса, пить кока-колу, потреблять безличные продукты массовой культуры и т.д. Тотальное упрощение облегчает контроль над единым миром. Таким образом, Общество Потребления, согласно Ж. Делезу, превращается в Общество Контроля. По сути, многие цели, поставленные американоцентричными интеллектуалами и культуртехнологами, в значительной степени достигнуты – современный мир действительно потребляет одну и ту же безличную универсальную культуру. Но логика беспощадной элиминации и редуцирования приводит к тому, что сейчас под угрозой негласного запрета оказалась сама западная культура. Почему? Потому-что культура по определению противится артикуляции и рационализации. М. Элиаде говорил о крипторелигиозности, лежащей в основе любой, даже современной культуры. Ибо культура происходит от культа, берёт начало от магического ритуала, от сакральной энергетики, дышит потоками спиритуального космоса. Она иррациональна, непредсказуема и хаотична в самой своей основе. Это есть живое начало в ней, которое непреодолимо и неистребимо. Только в контексте культуры может быть рассмотрена проблематика смерти, жертвоприношения, трансгрессии, безумия, сексуальности и т. д. Только культура имеет право нарушать общественные табу, и открыто говорить о недозволенном и не-политкорректном. А это и представляет главную опасность для актуального социума и глобализационных процессов. Таким образом, у глобализации и у культуры разные интенции. Возможно, поэтому такое глобализационное общество и избегает обсуждения современного искусства. Но всё дело в том, что иррациональное, бессознательное начало невозможно истребить, вытравить, ибо оно связано с самой бездонной архетипикой человеческого существа. Любые репрессии против планетарной сложности приводят лишь к увеличению энтропии. Образно говоря, пар должен быть выпущен. А мировая транснациональная элита, пытаясь свести весь мир к одному общему знаменателю, получает на выходе одни лишь природные катаклизмы и международный терроризм, которые, в определённом смысле, могут быть определены как манифестации планетарного бессознательного. Архитекторам глобализации не лишним было бы подумать об этом прежде, чем они окрыто начнут репрессировать культуру. Но данная тема очень обширна и можно было бы продолжать нить размышлений, но моей задачей было лишь указать на контуры проблемы. На этом я и ограничусь. Спасибо за внимание.